[kselen]

Название: Дышать
Автор: Кселен
Дисклеймер: данная работа является вымыслом и никакого отношения к реальным людям, в ней упомянутым, не имеет
Пейринг/Персонажи: Крис Хемсворт/Том Хиддлстон
Размер: Мини
Категория: Слэш
Жанр: Романс, ангст
Рейтинг: NC-17
Саммари: Если ты не можешь дышать - забери моё дыхание.
Примечание: Таймлайн - время съёмок "Only Lovers Left Alive".

Детройт – удивительный город.

Темноту его ночей Крис сравнит с чернью кудряшек Тома, в которые он зарывается носом, а вечные огни вечера – только с блеском серо-голубых глаз и с неизменным запахом грецкого ореха. Хотя, может быть, ещё с кожей – бледной. Это вечный контраст: рядом с загорелым Крисом Том – нечто совершенно неземное.

Это не выделяется так явно. Это вообще не заметит никто, кроме Криса. Но он заметит всегда. Особенно, когда от лёгкого прикосновения губ к макушке Том чуть выгнется в его руках, подставляясь. Ему нужны руки Криса, их тепло, их сила. Том – самый сильный человек в этом мире, самый упорный, как считает Крис, но и ему нужен кто-то, кто поддержит.

Крис не знает, хватит ли его сил на поддержку.

Вечер Детройта пропах ветром и пылью его дорог, это слышно и из дома. Тому нравится здесь, его съёмки ещё далеко не окончены, и Крис знает – он выкладывается полностью, он устаёт. Крис не знает, зачем провёл столько времени в дороге, зачем приехал сейчас сюда. Просто ему нужен Том сейчас.

А он Тому?

Хиддлстон подаётся в его руках, он мягок. Ему хочется нежности, ласки, наверное. Крис – не даст, не сможет. Крис не умеет.

Крис сам похож на Детройт, внешняя доброта сменяется в глубине души некой тьмой, а ещё – нелюбовью к чужакам. И Детройт его не любит тоже, Крис в городе и трёх часов не пробыл, но ему здесь уже слишком темно. Том на Детройт не тянет пока, но почему город принимает его, как любимое дитя ночной тьмы?

Том хочет отстранить Криса. Он не раз хотел, он хочет всегда. Он устал от Криса, от тайн, от извечной своей же улыбки. Эта улыбка честная и искренняя, но только пока рядом нет Криса, его тёмного яда, что не вытравишь из жил.

Крис мог бы полюбить Тома. Смог бы когда-нибудь, принял бы частичку тепла из взгляда. Он не хочет, наверное, и сам. Он чувствует, что Тому больно с ним, ощущает это. И приходит вопреки, порой даже нарочно. Ему иногда хочется сделать Тому больно, хотя бы ради обиды и непонимания в глазах цвета утра Детройта.

Крис груб с Томом, всегда. Он не может иначе. Он хочет дарить Тому ласки и слушать его стоны, но только кусает и вминает в постель, заставляя исходить хрипами. Не то, чтобы Том против – ему нравится и такой секс, Крис не забывает сделать и ему хорошо. Нет-нет, совсем другое больно сейчас, совсем.

Крис ещё помнит, как это – провести носом по шее, вдыхая грецкий орех, лизнуть, прикусить. Оставив след не на теле, – слишком слабый укус – но на душе. Том отстраняется, резко, слишком резко. Ему надоели игры, Крис видит. Он садится в кресло, привычно слишком широко раздвигая ноги, слишком провокационно, и, чёрт бы его побрал, главное – слишком привычно.

Он садится меж колен Тома, места как раз хватает. Том глядит – нагло, дерзко, по-королевски. Взглядом и Локи, и Генриха. Сколько ролей он играет каждый же день?..

Теперь и нельзя поверить, что Тому не нравится грубость. Он нарывается, широко открывая глаза и закусывая губу. Облизывается, будто бы случайно, – Крис знает каждый из этих провокационных моментов – и тормоза у Криса сносят подчистую, почти как у Джеймса.

Надо признать, он играет тоже.

Он играет, когда вжимает Тома в несчастную спинку, срывая губами с сухих тонких губ насмешку имени Дьявола. Он не играет, когда впивается в шею Тома сбоку, а Том не играет, когда стонет тихонько, откидывая голову.

Они актёры. Поэтому очень любят не играть.

Крис замирает снова, давая понять, — «я ничего не буду делать, пока не дашь того, что я хочу». Брови Тома взлетают вверх, и он, с самым невинным выражением лица начинает расстёгивать рубашку. Курчавая поросль, короткая заставляет визжать фанаток, по душе и Крису. Он приостанавливает Тома и лижет выступ левой ключицы, а потом съезжает носом вниз, по тонкой дорожке волос.

Том отталкивает его небрежным жестом – да как он посмел! – и сейчас Крис взъярён ещё больше. Том упорно игнорирует это, расстёгивает – медленно, до чего же медленно! – рубашку дальше, и вдруг его руки срываются, потирая набухшие, почти выставленные напоказ…

Соски. Теперь все мысли Криса – об этих чёртовых розовых неприлично крупных сосках.

Он склоняется вниз, дует на них и трёт пальцами, заставляя набухнуть. Том запрокидывает голову, но по-прежнему не издает не звука. Один долгий и протяжный стон в самом начале не значит практически ничего. Он – держится. Крис должен эти стоны вытребовать, вырвать, выцарапать из горла скудными ещё пока ласками. Крис вбирает комочек плоти в рот, Том содрогается под ним, но упорно молчит.

Проверим, насколько его хватит.

Крис покусывает сосок, втягивает его в рот, вылизывает. Вытягивает немного пальцами – о, кажется, на этом месте Тому пришлось впиться зубами себе в плечо, чтобы не стонать от боли или блаженства, на данном этапе всё равно. А если чуть-чуть вывернуть его, то укус не поможет – Том выдохнет сладко и протяжно застонет, тихо, так, как умеет только он. Крис влюблён в его стоны.

Он во всего Тома влюблён – он один знает, как хорошо бывает тому, когда уже заласканные, измученные соски с алыми засосами вокруг них потереть пальцами, знает, как Том краснеет – совсем немного, только грудь. Знает, как Том пытается скрыть стоны. Том не стонет почти – только тяжёлое, плотное, порывистое дыхание, которое обрывается в нужные моменты. С удивлением Крис понимает, что считает это далеко не хуже самых горячих стонов.

Он возбуждён, но на собственное возбуждение в лучшем-то случае плевать – именно поэтому, когда спуститься ниже нельзя, он показушно опускается перед Томом на колени, чувствует руку в волосах. Том вцепляется в них и сам смотрит так же – цепко. Теперь он главный, ему хочется командовать.

Крис не противится.

Он медленно расстёгивает домашние джинсы Тома, ещё медленнее – чуть приспускает трусы. Берёт в руку давно налитый кровью член, оглаживает пальцами венки, чуть царапая, теребит головку, мучает. Трёт пальцами складки крайней плоти, усмехаясь, прихватывает губами мошонку – этого вполне достаточно, чтобы Том потерял свою бравадную напыщенность, чтобы жажда обладания пропала из глаз, чтобы в награду он всё-таки получил сладких стонов.

Том желанен – да и кто бы мог поспорить?.. Явно не Крис. Он просто проходится губами по головке снова и сходит ниже – к основанию члена. Проводит так пару раз, а потом начинает вылизывать член, медленно и мелко, растягивая удовольствие. Плоть подрагивает в его руках, и он не смотрит на Тома – он и так может представить, какие эмоции терзают отдающегося Тома.

Том не будет просить, сколько бы его не мучили, а подобные ласки быстро надоедают, и уже скоро Крис расслабляет глотку и напрягает губы, когда внутрь рта, мягко ложась на язык, проскальзывает изрядно смоченный его слюной член. Сглатывает несколько раз, и всё-таки поднимает глаза. Взгляд Тома слеп, он уже почти на грани от совсем почти незначительных действий, и это – самое время отстраниться.

Том всё прекрасно понимает и разводит ноги сильнее, скидывая белье окончательно, а потом, не думая, закидывает ноги на подлокотники, благо, растяжка позволяет. Крис ловит так вовремя брошенную ему смазку, которую всегда Том готовит заранее и помнит в самые напряжённые моменты. Крис проталкивает внутрь всего один палец, а Том уже, кажется, готов и закончить на этом.

— Не смей кончать, — почти приказывает Крис, выдавливая ещё смазки. Он не растягивает Тома так уж сильно – тот расслаблен и готов ещё с самого начала, но ему просто нравится приоткрывать пальцами блестящую смазкой дырку, сколько лубриканта Крис выдавил внутрь, он и не знает, но из Тома уже почти вытекает, и Крис решается.

Он поднимает совсем не лёгкого Тома на руки, а сам садится на кресло, осторожно усаживая Хиддлстона на бёдра. Тот хмыкает, тянется за очередным поцелуем – его губы давно покраснели, опухли, а вокруг образовалась прекрасная каёмка от укусов. Он трётся о бёдра Криса, о напряжённый член, а потом быстро расстёгивает его штаны и медленно принимает в себя член.

Крис чувствует каждый момент первого проникновения. Сначала Тома слишком сильно растягивает толстая головка члена, и он шипит, закусив губу после, затем – качает бёдрами, чуть ускоряя проникновении, его дыхание обрывается – член проехался по простате и теперь прилегает к ней невыносимо плотно, а потом тихий, но вполне ощутимый вскрик – Том принимает его член до конца, лёгкая боль смешивается с удовольствием, и он всё же не выдерживает.

Крис прижимает его к груди, гладит по плечам, успокаивает лёгкими поцелуями – и это максимальная ласка, которую Том может от него получить.

Они любят такую позу, Том двигается сам, медленно, прогибаясь в спине, так, как ему нужно. Крис получает своё удовольствие, когда Том сжимается, медленно скользя вверх-вниз.

Медленно, равномерно… дотошно и скучно.

Том, кажется, ощущает это тоже, потому что его рука осторожно оглаживает грудь Криса, скрытую майкой, залезает под ткань. Он почти прекращает любые движения и резко, не давая себе передумать, опускает руку на горло Криса, сжимая сильно, и вместе с этим – сразу, так же резко, двигается вверх-вниз.

Тому немного неудобно, Крис видит, но вид его, очевидно, компенсирует всё, Крис только раскрывает глаза шире и молчит, пытается молчать. По его щекам медленно катятся слёзы, – от недостатка кислорода, это всё от недостатка кислорода – и Том, не осознавая, кажется, слизывает солёные капли, целуя его глаза. Крис дёргается от такой ласки, и после этого Том звереет.

Он начинает равномерные движения: податься вверх – рука сжимает горло, опуститься вниз – и дать вдохнуть кислорода. Впрочем, Крис успевает далеко не всегда насладиться воздухом, но кого, в самом деле, это волнует?

Нет, сейчас это не Крис – это Том берёт его, наслаждается трепыханием жизни в кольце своих рук, жадно ловит губами последние вздохи или перекрывает возможность дышать – но только теперь вот так, оригинально.

Крис, пожалуй, любит его сейчас за это. За власть, которую приходится отдавать в крепкую хватку чужих рук, за волю, что сейчас покорена идеальным телом сверху, за то наслаждение – да, да, теперь он позволяет и себе принять его. Насладиться.

Том убирает ладонь с его горла немного испуганно и быстро спешит зализать и зацеловать укусы, точно как кот. Крис неловко вытягивает руку между их телами и сжимает сосок Тома, выворачивая.

— Читер, — теперь уже Том не может дышать, когда Крис подхватывает его под бёдра и начинает двигаться всё быстрее, его член трется об узкие стенки, он так потрясающе сжат внутри, что и представить сложно, а дикий, порывающийся выскользнуть из его объятий – конечно же, только наигранно – Том является лучшим дополнением этой картины.

— Да, — Крис вылизывает полюбившееся ему местечко под ухом на линии челюсти и прикусывает, немного оттягивая в сторону, повторяет этот же приём с соском рукой, а затем вбирает крупный комочек плоти в рот и оттягивает губами, немного посасывая. Лижет, кусает, награждая грудь Тома ещё большим количеством засосов.

Крис вновь опускает руку на его, и останавливаться именно сейчас ему никак, он попросту не намерен лишать себя удовольствия, ведь Том своё получил…

Правда, сейчас это – совсем не аргумент, и поэтому сейчас он вновь двигает рукой по члену Тома, быстро, немного не в такт своим движениям, но так только острее, и, очевидно, Тома вполне всё устраивает: он начинает чаще облизываться, всё длиннее порой слетающие с губ стоны, а ещё он невольно вбивается в руку Криса, желая окончания долгой гонки за оргазмом.

Крис заставляет его кончить первым, ещё будучи натянутым на его член, механически подводя его к разрядке, кончает внутрь, а потом ещё долго ласкает – в награду – тело рядом с собой, будто предъявляя права.

Пальцы сползаю к приоткрытому отверстию, и Крис снова погружает туда пальцами, приоткрывая, позволяя струйку семени стечь по бёдрам. Тому дико стыдно сейчас, он знает это великолепно, а так же – ему не менее дико нравится, что Крис считает в порядке вещей делать с ним что угодно.

Том заявляет вполголоса, что вставать ему лень, а Крис, недолго думая, быстро подхватывает его и переносит на чем-то не угодившую им обоим кровать в паре метров, прикрывая сверху одеялом. Он знает: Том часто мёрзнет, даже летом.

Они ещё долго лежат в обнимку и о чём-то переговариваются тихо, Крис толком не запоминает, о чём. Том утыкается ему куда-то в ярёмную впадинку, обвивая руками, и Крис не смеет его оттолкнуть, сопя что-то в затылок. Кажется, что-то нежное, потому что Тома всё ещё вгоняет в дрожь порою, и главное – успокоить его, прижать чуть крепче, поцеловать чуть посильнее. Убедить, что он – нужен, и всегда будет нужен.

Крис привык. Он уже достаточно хорошо умеет лгать.

— Прости, — Том смотрит на следы от пальцев, потом, не веря, касается рукой – так, чтобы отпечатки, помимо небольшой опухлости, со следами совпали. Крис откидывает голову, позволяя ему коснуться. Он знает, что с губ Тома уже давно рвётся невольный вопрос: «Что скажет Эльза?», — но он не позволяет произнести его. Не позволяет извиняться и дальше.

— Простил бы, только не за что же ведь, — улыбается он ярко, вымучивая из себя улыбку всеми силами, так широко, как может. Том неуверенно и неловко повторяет эту вот его улыбку. Только вот в отличие от Криса – она настоящая. У Тома все улыбки самые что ни на есть реальные.

— Тебе больно, — теперь Том смотрит прямо. Пронзающе. Том – не любит причинять боль, нет. Это… прерогатива Криса, и поэтому Тому стыдно, неловко. Он гладит отпечатки, и Крис чуть стонет, когда он надавливает слишком сильно. Руку Том убирает сразу.

«Тебе больнее», — лежит между ними невысказанная правда.

Крис редко остаётся на ночь. Крису тепло и хорошо рядом с Томом, а Тому – больно. Каждый раз, когда Крис уходит, Том надеется — надеется! — что он исчезнет из его жизни.

Сегодня Крис остаётся, и Том неловко утыкается ему в подмышку, когда Крис пропускает кудряшки ночи Детройта сквозь пальцы, когда разглаживает шею, массируя, а когда руки Криса осторожно – как с диким зверем – опускаются ему на спину, Том уже спит, доверчиво свернувшись клубком в его руках. Сопит в грудь и притягивает к себе сильнее, прижимая вплотную.

Вот и кто он, как не кот?..

Крис ворочается долго, он не беспокойный обычно, но засыпать просто не хочется. Слишком уж сильно не хватает воздуха в груди, слишком велика вина, перед кем – непонятно. Вернее, понятно – перед двумя сразу. Перед тремя, ещё его малышка. Сомнения захватывают с головой, и думать над ними не хочется хотя бы сейчас. Неизвестно, что можно надумать себе… до чего можно додуматься. Что можно решить – быстро и слишком поспешно.

Крис любит спешить.

Крис косится на спящего Хиддлстона. Чуть пробивающая сквозь краску рыжина на висках. Курчавые волосы, в которые хочется зарыться носом – или зажать между пальцами и потянуть, расправляя. После этого Том всегда морщится, чуть смешно. Ему идёт. Он вообще очень эмоциональный.

Крис хмыкает и пытается вспомнить Эльзу. Перед глазами только невнятное пятно, злой взгляд и оскал, который переходит в крик порою. И милое лицо, застывшее на фотографиях. И любовь, плавно перетёкшая в обыденность.

Он устаёт от этой любви.

Он и сбегает от этого, от ссор и конфликтов, и разборок, постоянных. Сбегает к Тому, тёплому, уютному и понимающему Тому. Который, казалось, никогда не злится и всегда улыбаться. И это была не картонная улыбка журналов, это его, Криса, улыбка.

Нарочитая грубость, какое-то упрямое желание что-то доказать Крису – черта, которую никак и никогда не вытравить. Хэмсворту она действительно нравится. Он потирает уже ощутимые, в будущем – вполне себе багровые синяки, следы цепких пальцев, на шее, и думает, что теперь уж Детройт примет его, потому что Детройт на нём свои метки и оставил. Том любит метить, обычно укусами, но этот способ – более оригинальный.

Дышать всё ещё тяжело, но за эту тяжесть Крис, пожалуй, Томасу благодарен. Надо же, идеальный Том Хиддлстон идеален и здесь. Он не оступится, не сможет.

Том даже Индию любит. Играл с ней вечно, брал на руки всегда, как видел. И Эльзе улыбался – искренне в ответ на её тусклую улыбку. Эльза, может, и любит дочь, но в те моменты она была просто её обязанностью, которую так приятно переключить на Тома.

А ещё Тому хочется оступиться. Он никогда этого не сможет и свою жизнь проведёт только так, да только вот оступиться – очень и очень давняя его мечта.

Хиддлстону больно тоже – от предательства, как ему кажется. Они не говорят об этом, да и не хочется. Нет времени – видятся они урывками. Нет желания – потому что после этого ничего хорошего так и не случится. Оправданий вообще много, и все они глупые. И неправильные тоже.

Хэмсворт вздыхает и запускает руку в волосы. Запутался. Просто – запутался.

Он проводит подушечкой пальцев по губам Тома. Сухие, потрескавшиеся – всегда такие, и Хиддлстон потому часто облизывается, а Крис просто не может тогда отвести от него взгляд, всё кажется провокацией, а жажда обладания играла выше морали. И принципов.

Правы были фанаты, Том – Бог. Не Локи, правда, Эрос скорее. На него нужно запретить смотреть всем под страхом смертной казни. Хоть табличку вешай: моё.

Том смешно дергается, словно отстраняется от поглаживаний, и Крис невольно усмехается, удерживаясь от желания потрепать кудряшки. Горько. Обидно.

Хэмсворт резко и нарочито решительно – для себя – встает, тихо нашаривает в темноте джинсы. Одевается быстро, наверное, слишком, и стремительно исчезает в темноте, еле слышно стукнув дверью.


Том же открывает глаза и долго смотрит в никуда. На место, где только что лежал, уткнувшись в подушку, человек, которого он осмелился пустить в жизнь. Или глубже. Вообще-то, не хочется признавать, что глубже. Глупо всё. И пафосно. Внутри воют волки, а он клянётся себя больше никогда не верить в искренность. В любую. Она ещё никогда хорошо не кончалась, для Тома, во всяком случае.

Следующие сутки его наполнены монотонностью. Он пытается убрать что-то, разложить на места. Сухо перебирает вещи, а когда натыкается на серую кенгурушку – едва останавливает порыв порвать её в клочья, прямо так, ногтями.

Том падает в кресло, сгибая голову к коленям, в руках его – кофта, и он слепо утыкается в неё, вдыхая запах. Не легче, только лишь больнее. Чувство обмана. Том хочет обмануть самого себя, но не может. Слишком всё. Слишком. Осознание приходит не сразу, но и даже такая полугорькая реальность бьёт.

Он с ней. У неё. Обнимает её, и целует, и берёт – ласково, нежно, принося удовольствия… Он редко бывает таким с Томом, вернее, никогда не бывает. Криса это устраивало, его – всё устраивало.

Но Тома – нет.

Он засыпает. Спит, что обидно, долго, около суток, кажется. Голова болит ужасно. В груди тянет. Том не верит в чушь про разбитое сердце, потому что он так и не успел полюбить, но камень в груди это, к сожалению, не отменит.

В дверь звонят, долго, упорно, Том просыпается с неохотой и – впервые в жизни ему наплевать. Он просыпается сразу, но ещё очень долго не идёт открывать, только всё же – встает и, чуть шатаясь распахивает дверь.

И замирает: перед ним Крис. Крис с огромным синим баулом и Индией на руках.

Секунда молчания.

— Мы подали документы на развод, — голос Криса звучит слишком… просто – слишком. – И ещё она сказала, чтобы я убирался из её дома со своим отродьем. Примешь? – почти жалобно.

Том хватает воздух ртом. Ему хочется спросить, спросить многое. Хочется узнать, как он преодолел такое расстояние так быстро, как стремительно всё решил, как, а главное, зачем сломал себе жизнь…

А потом просто отходит от двери, пуская внутрь.

Дышать почему-то легче.